В общении с модой

Хочу предложить вам две расшифрованные магнитофонные записи. Два интервью, которые я взяла у одного и того же человека с интервалом в пять лет.

Пять лет назад Егор Зайцев был еще студентом Московского текстильного института. Он учился и не знал, где будет работать, как сложится жизнь. Как и сейчас, меня тогда интересовало многое: и его взгляд на моду, на одежду, и понимание будущей профессии — профессии художника-модельера, и отношения с родителями. Впрочем, приведу полностью тогдашний наш с ним разговор.

«Может быть, взрослеть начинаю?»

Передо мной был юноша, одетый как большинство его сверстников: джинсы, просторная клетчатая рубашка с модным маленьким воротником. Он мягок и застенчив, но отнюдь не робок, держится свободно, однако без фамильярной раскованности. Когда улыбается, взгляд его, и без того добрый, добреет еще больше. Усы он изредка пощипывает. Может быть, они и нужны ему, чтобы занять руки? Разговаривать с ним приятно: он не перебивает, не горячится, не торопится высказать свои суждения, но и не тратит много времени на обдумывание сказанного. Если что-то утверждает, то без апломба, излишней самоуверенности, но достаточно твердо, как говорят о вещах для себя естественных и привычных.

- Скажите, трудно быть сыном известного человека и работать в той же области? Хотите ли вы быть похожим на него или, наоборот, — сильнее желание быть непохожим?

- Ну, во-первых, очень тяжело...

- Этого избежать?

- Нет, просто быть его сыном. Многие этим попрекают. Можно тут и определенный комплекс заиметь. А с другой стороны, быть ли похожим? Мне говорят, что мои работы часто напоминают его. Но ведь люди всегда у кого-то учатся... Вот папа когда-то давно копировал Бакста, других хороших художников. Почему я не могу учиться на его работах, когда он... Если откинуть, что он отец, он же сам по себе...

Егору тяжело даются характеристики, которые нужно дать отцу, он не может произносить эпитеты — лучший, даже хороший, известный, просто делает паузу, и я, принимая его деликатность, мысленно проставляю отсутствующие слова.

- Мне всегда это трудно объяснить кому бы то ни было. Конечно, хочется быть похожим, хочется продолжать его дело, но я часто отказываюсь от его помощи единственно потому, что он мой отец и я могу с ним каждый день общаться.

- А мама?

- Мама готовила меня в институт, занималась со мной рисунком. Но сейчас у нее другая область - она рисует для цирка. Там своя специфика — краски, зрелищность. В

институте меня нередко упрекают в том, что увлекаюсь ярким, чистым цветом, я думаю, что это мамино влияние...

- Ваши родители, Егор, — люди, увлеченные своим делом. А какое место в вашей жизни занимает мода?

- Конечно, я связан с этим с детства — видел, как работают родители. Но когда поступал в институт, думал: не смогу, как они, фантазия выдохнется. Потом понял, что многие предметы в нашем институте так логически построены, что, кроме обычного накопления знаний, очень развивают фантазию. Раньше я удивлялся, когда видел, как мой папа часто сидит вечерами и рисует модели, просто рисует и рисует их. Я думал: неужели только этим можно заниматься, хотя он, конечно, кроме этого многим еще интересуется? И если несколько лет назад, когда появлялось желание порисовать для себя, я никогда не рисовал модели, то сейчас практически ничего, кроме этого, уже не рисую, именно для себя. Не по заданию.

- А что больше привлекает? Пластика, линия, образ, цвет?

- Папа, например, говорил, что он от цвета уже перешел к графике... А меня в основном привлекает линия. Мне нравятся мельчайшие разработочки, в какое-то время эта деталировка сама по себе стала для меня выше, чем силуэт, мне хотелось, нарисовав форму, разрабатывать ее как бы изнутри.

Я видела эти работы Егора: модели спортивной одежды и одежды для отдыха. Запомнились узкобедрые, высокие фигуры с культуристски развитыми плечами, одетые в костюмы с карманами и карманчиками, на молниях и молнийках, со всевозможными петлями и петельками, клапанами, накладными кокетками. Все эти детали имели точное функциональное назначение, их, казалось бы, бесконечная круговерть подчинялась законам логики и ритма. Несколько неожиданными показались лохматые — шитые и вязаные — гетры, напоминающие сапоги «дутики».

- Мне просто хотелось как-то уравновесить фигуру,— уточнил Егор, — я люблю, когда нога утяжелена.

- Что вы имели в виду — это конкретное или чисто художественное решение?

- Конкретное: нечто напоминающее гетры, которые носят с ботинками...

- Значит, это не чистая фантазия? Не просто игра воображения ради соблюдения пропорций рисунка? Вы можете сшить такие?

- Думаю, что смогу, хотя не пробовал.

- Вы, вообще-то, умеете шить?

- Шитье входит в учебную программу. Но шил я и в школе — у мамы научился. Не для себя, конечно, для кота, например, упряжку, чтобы на веревочке водить. В институте пришлось заняться шитьем всерьез — со второго курса у нас началась практика на фабрике. Раньше я и сам удивлялся: для чего нужно уметь шить художнику? Оказалось, что это очень интересно — делать реальными свои собственные модели. Кроме того, сразу решается проблема одежды — можно просто покупать материал. Не придется ходить по магазинам в поисках нужных тебе вещей, да и деньги можно на этом сэкономить. Девочки у нас в институте в основном носят то, что шьют сами.

Я заметил, раньше все старались приобрести фирменные вещи, с лейблами — наклейками, особыми пуговицами, и подгоняли эту одежду по себе — перешивали, переделывали.

Теперь же люди обращают больше внимания на то, чтобы одежда хорошо сидела, была хорошо сшита,— фирменность ушла на второй план. Поэтому и я, и многие мои друзья стали шить сами. Брюки, например, я предпочитаю своего изготовления. Шил я себе и рубашку на кулиске, в которую продернута резинка,— такие папа все время пропагандирует. Они очень удобны.

Когда была практика в институте, мы разрабатывали модели к Олимпиаде, я делал куртку и юбку. Технологически трудная модель, но, когда освоил ее, понял, что основные приемы обработки повторяются в других вещах, которые сшить уже будет нетрудно. Пожалуй, самым сложным было женское пальто, тем более что потом оно отправлялось в продажу...

Азбука моды

- Как вы представляете себе свою будущую работу?

- Как и все, буду работать там, куда меня распределят, — то ли в конструкторском бюро на фабрике, то ли в каком-нибудь Доме моделей, то ли в ателье. Больше всего мне хотелось бы создавать модели для молодежи. Я знаю запросы, интересы таких же ребят, как я. Папа очень надеется на меня, и мне хотелось бы, как и ему, чтобы все люди были красиво одеты. Не столько богато, сколько красиво, чтобы хороший вкус проявлялся в одежде. Не знаю, удастся ли мне...

- Молодые чаще стараются одеваться «как все» или пытаются сохранить индивидуальность в одежде?

- Мне кажется, сейчас все это рядом. Девочки, например, больше стремятся к тому, чтобы их одежда была уникальной, особенно у нас в институте, они же все художницы. Ребята более инертны, их труднее расшевелить.

- А кого вы считаете хорошо одетым?

- Независимо от стиля, какой бы красивой сама по себе ни была вещь, если она сидит на человеке мешковато, коротка или чересчур длинна,— она все равно неудачна, так как не делает человека красивым. На ребятах мне больше нравится то, что делает их подтянутыми, подчеркивает достоинства фигуры и скрывает недостатки. Но и для ребят и для девочек очень важно, на мой взгляд, чтобы все было аккуратно, чисто, опрятно.

Мятая, неряшливая одежда просто теряет свой смысл.

- Галстук и английский костюм на ребятах вашего возраста увидишь очень редко...

- Молодой человек при галстуке теперь более удивителен, чем когда-то юноша в джинсовом костюме. У меня лично нет костюма-тройки, но я очень хотел бы его иметь. Он делает человека собранным, заставляет его иначе держаться, вести себя. Когда я в майке и джинсах, я могу... — Егор ищет слово.

- Ну, в общем, прыгать и скакать?

- Где-то близко к этому... А так приходится держаться соответственно галстуку.

- А что, Егор, зимние пальто уже совсем вышли из обихода?

- Я всегда был сторонником коротких курток и зимой мерз из-за этого. А сейчас хочется носить длинное, теплое, уютное пальто.

- А чем вы объясняете такую популярность, какую в последнее время завоевали у молодых кроссовки и другая спортивная обувь?

- Спортивный стиль в одежде, светлые тона, которые все больше нам нравятся, требуют легкой светлой обуви. Но ведь практически невозможно купить мужские ботинки бежевые, серые, белые, на прилавках в основном черные да коричневые туфли, вот и нашли им замену...

— А как вы относитесь к прическам?

- Для мужчины хорошая прическа важна не меньше, чем для женщины, особенно когда лицо имеет неправильные очертания, чересчур круглое или вытянутое, — она помогает найти образ. Я не против длинных волос, хотя сам ношу довольно короткие. Я только не люблю лохматых, нечесаных, немытых голов...

Азбука моды

Он говорит это, как бы извиняясь за то, что высказал кому-то, пусть и заочное, неодобрение. И я его понимаю: воспитанный человек не делает замечаний другим. Сам Егор очень требовательно относится и к своей одежде, и к своему внешнему виду, я вижу здесь несомненное родительское влияние.

- А как вы и ваши друзья смотрите на то, что мода предложила всячески расширять плечи? В общем-то, это фигура культуриста — узкая талия, широкие плечи... Взрослые борются с излишним весом, но иной раз и юноши и девушки не отличаются хорошим сложением. Что им, по-вашему, надо делать: спасаться за счет умело подобранного костюма, садиться на диету или?..

- Заниматься спортом. Знаю многих, кто вполне тут преуспел. Как правило, тот, кто не следит за своей фигурой, не следит и за одеждой. Стройный человек не будет напяливать на себя что-то бесформенное, безобразное. Он будет во всем стремиться к идеалу. Лучше иметь свои широкие плечи, чем носить под-плечники... Девочки, на мой взгляд, слишком увлекаются диетой и мало занимаются спортом.

- А как вы относитесь к тому, что они нередко сильно гримируются?

- Меня больше привлекает естественность. Можно, наверное, в меру подкрасить ресницы, но мне это не нравится, не знаю... Можно создать привлекательный образ и без макияжа.

- А какой женский образ вас лично больше привлекает: спортивный, романтический? Нынче многие девочки стараются во всем быть похожими на мальчиков: носят брюки, короткие стрижки, курят... Может быть, они заблуждаются?

- По-моему, да. Мне больше по душе другое... Иногда испытываешь грусть по временам, когда я не жил, когда женщины были романтичней... Но, в общем-то, ребята не придают большого значения тому, как девочка одета, — одежду диктуют и возможности семьи.

...Не скрою, мне был интересен этот разговор. Интересны и рисунки Егора. Он видит не только новый силуэт, не только владеет цветом, но и любит поиграть с деталями, поэтому они подчас неожиданны, соблазнительно красивы. Есть в моделях Егора и шутка, и гротеск, и легкая ирония.

- У меня сейчас происходит перелом в отношении к одежде. Вот видите, хочется носить костюм, пальто. Может быть, взрослеть начинаю?

Азбукак моды

Егор Зайцев задал себе и мне этот вопрос и оставил его без ответа. Хотя, конечно, ответ в нем все же содержался — Егор понимал, что он меняется. И чувствовал, что становится взрослым.

«Пока не реализовался»

Прошло пять лет. Все эти годы я не теряла Егора из виду, мне постоянно по моим журналистским делам приходилось встречаться с его отцом, который к этому времени стал художественным руководителем Московского Дома моды.

Егор окончил институт и стал работать с отцом. Я видела его модели в коллекциях Дома, встречала Егора на показах, в салоне, где он, как художник-модельер, давал консультации посетителям Дома моды.

Он сильно изменился. Повзрослел. И однажды мы решили вспомнить нашу старую беседу и поговорить еще раз на ту же самую тему: о жизни и о моде, о роли художника, о его взглядах на современную одежду.

Так появилась еще одна магнитофонная запись.

- Скажите, Егор, вы хотели работать здесь?

- Конечно, хотел. Мне нравилась работа отца и то, как он работает. Практика у меня была здесь, и тему ее он предложил мне сам - моделирование мужской одежды.

У нас в институте было довольно абстрактное представление и о моде и о моделировании. И такого разделения — на мужскую и женскую одежду — не было: просто моделирование вообще. Когда я пришел на дипломную практику в Дом моды, здесь не было художника по мужской одежде, и Вячеслав Михайлович предложил мне заняться этим. Всю практику я работал с конструктором по мужской одежде. Я стоял перед дилеммой: вроде бы мужской костюм давно изведан и все в нем ясно, а с другой стороны, оказалось, что это полная целина, потому что все модельеры осваивали в основном женскую одежду.

Дом моды только открылся, это был первый год. Коллектив уже сформировался, но было много проблем. Жаль, что я был не с первых дней, как те ветераны, которые говорят: «Мы открывали этот дом».

Я сделал дипломную тему «Мужская молодежная одежда», а тут еще совпало так, что, когда я делал диплом, приезжал Пьер Карден. С Вячеславом Михайловичем они давно дружат, а меня очень интересовало его творчество. Привлекал рационализм, нравились большие геометрические плоскости, мотивы космоса и конструктивизма. Никаких лишних деталей, подробностей в мелочах - все это мне было интересно.

- Вы говорите: «Никаких лишних деталей, подробностей в мелочах». В том, нашем первом интервью...

- Ах, да! А я к этому вернусь еще... Именно форма, внутри формы могли быть геометрические мелкие детали — клапанчики, молнии, они у меня и сейчас остались... Одна какая-нибудь, допустим, на женской одежде оборочка, она убила бы все. А ведь можно одну плоскость разрабатывать теми же квадратами, полосками — все равно останется геометрический подход. Деталей у меня много было, но это уже требование времени — всегда так, по нарастающей идет количество. И в тот период Карден был самый большой кумир для меня.

Азбука моды

Он привез для промышленности добротную, но спокойную коллекцию, без авангарда, просто мужская классика, и женские — с виду такие простые — вещи. С хорошим вкусом коллекция, не просто взял, собрал что-то и привез. Я не могу сказать, что меня поразили именно эти модели, скорее другое. Все, чего он ни касался, — преображал. Он занимался дизайном каждой мелочи. Удивляла именно многогранность художника, показавшая возможности, которые дает наша профессия... Встреча с Карденом дала мне творческий импульс, года два работал под его влиянием, тех своих эскизов, которые ему тогда показал.

- Один вопрос. Я не знаю, правда это или нет, но рассказывают: тогда вы спросили Кардена, что он сделал бы, если бы кто-то из художников его Дома стал работать в ином, чем он, стиле.

- Да, был такой разговор. Он ответил, что сейчас сам почти не рисует, дает направление художникам — они стилисты и, какими бы талантливыми ни были, работают в рамках его стиля. Он только называет им тему, они ее разрабатывают. Как только художник начинает работать по-своему, Карден увольняет его — «пусть делает свое дело, а мое разрушать я не позволю».

- В чем проявлялось влияние на вас Кардена?

- В стиле. Каждый художник, естественно, должен иметь свой стиль, но возможна и смесь или диффузия, как вы говорите, из разных стилей или манер художников. У меня началось с того, что я делал вещи, может быть нереальные, чистая геометрия, логика линий. Я не думал, что это может стать одеждой. Я целую серию так нарисовал, они легли в основу диплома, это были мужские вещи.

- Они были сшиты?

- Нет, шил я более жизненные. У любого художника, творческого человека, музыканта, поэта творчество всегда немного двуликое — здесь не будет антагонизма, но все-таки одно он делает для работы, а другое — для себя. Заказ — не обязательно приспособление, но здесь мы работаем для конкретного заказчика, зависим от тканей, а дома я могу рисовать все, что хочется, отойдя от всего этого, иначе задохнешься... Эти эскизы легли в отдельную папку, и я заглядывал в них, черпая если не вдохновение, то настроение, которое у меня тогда было. С отцом не занимался, чтобы он сидел рядом, «водил» моей рукой — этого не было никогда. Если у меня что-то получалось, он говорил: «Вот оно, найдено — и не думай о том, что это надо надевать, продолжай в этом ключе - это надо для полета». Он мне создал творческое настроение, и вот оно очень долго у меня держалось.

- С одной стороны, вам повезло, что вы работаете с таким художником, как ваш отец, но с другой... Вы попали к мощному и давящему своим авторитетом художнику. В какой степени вы зависите от отца? Дом моды имеет свои четкие эстетические позиции, и Вячеслав Михайлович совершенно последовательно их придерживается — и в цвете, и в форме. Здесь не стремятся следовать последним изыскам моды, предпочитая испытанную классику. Это уже устоявшееся, апробированное временем искусство костюма, которое может стать массовым, быть доступно и понятно по своему языку.

- Отвечу сначала на первый вопрос. Конечно, мне было легче, чем другим, — после практики я всех знал в коллективе. Мне предлагали, правда, другое распределение, но директор Дома моды сказала, что уйти было бы не очень красиво с моей стороны, ведь я проработал здесь практику. Я пришел уже подготовленным. Мне кажется, это правильно — распределять выпускников туда, где они проходили практику.

Я пришел, зная и свои задачи, и экономическую базу Дома, был готов к работе. Правда, целый год меня не покидала одна мысль. Когда мы распределяемся, то приходим художественными руководителями в Дома моделей — республиканские, городские. И там нужно создавать коллекции, руководить людьми и т. д. Я думал: как бы мог я заниматься этим, не зная абсолютно ничего? Даже и сейчас многих вещей я еще просто не знаю!

- Словом, даете себе отчет в том, что можете и что не можете.

- Нет, я знаю, что не могу. То, что могу, я делаю. Я начал работать, как все, — коллектив-то молодой, и отец был учителем для всех. Примером была его система работы, неугомонность, то, что его нельзя никак поймать и найти, — важны даже такие мелочи. У меня преимущество перед другими художниками в том, что я знал его раз в двадцать дольше, чем они, и поэтому мог воспринимать его лучшие качества, а какие-то, допустим его негативные, стороны - мог не замечать, ведь, кроме того, что он художник, он как-никак мой отец. И в творчестве у нас не могло быть антагонизма, хотя могли быть какие-то противоречия. Я прекрасно знал, на что иду, и брал то, что он мог мне дать в творчестве. Что касается моего стиля внутри его коллекции, где он, естественно, выделяется, то мы здесь просто пошли друг другу навстречу. Для меня этот шаг был необходим: я должен быть стилистом и работать в стиле Дома, а так как я разделял этот стиль, то разделял и убеждения Вячеслава Михайловича, был его единомышленником, — это главное. Что касается разных творческих подходов, то об этом еще Луначарский говорил и другие теоретики искусства: должно быть много стилей, потому что, когда довлеет один стиль или одна форма искусства, погибает живая мысль. И второе. Отец сделал мне шаг навстречу — принял мой авангардный, в котором я работаю, стиль. Он мог и не включать его, мог сильно скорректировать.

Он включил молодежный авангард в коллекцию и сделал это направление полноправным в общем стиле Дома моды. И хотя мы по-разному смотрим на многие вещи - разница в возрасте, несомненно, сказывается, он поддерживает меня. Он больше давит не на художников, которые создают эскизы в отличном от него стиле, а на тех, кто просто не делает этого или мало работает творчески.

- Насколько я понимаю, вы, как художник-консультант, работаете в салоне, принимаете посетителей...

- Да, я даю консультации по мужской одежде. Кроме того, в мои обязанности входит оформление са-

мого салона, приходится следить за тем, чтобы здесь во всем был порядок...

- Вам это интересно?

- Когда по девять часов в день сидишь за столом и притом не можешь выкроить времени, чтобы порисовать то, что хочется... Я не считаю это творческой работой...

На этой фразе в свой кабинет - а мы беседовали в кабинете Зайцева-старшего (у младшего нет никаких кабинетов) — вошел хозяин. И на некоторое время стал нашим собеседником, и притом едва ли не самым активным.

- Видите ли, — сказал Вячеслав Михайлович, — кроме тех людей, которые попадают в наш Дом случайно, мимоходом, есть люди, которые сюда приходят с очень серьезным прицелом. Люди, которые хотят что-то выяснить для себя, в себе понять. К Егору, я вижу, заглядывают люди молодые, те, кого раньше невозможно было раскачать. Настолько велика еще сила привычки и сила комплекса: одежда, мода — это не мужское дело, так говорят мальчикам уже в детском саду. Столько возникает трагедий, с одной стороны, из-за невежества, а с другой — из-за страха спросить об этом. К Егору идут молодые, взрослые — ко мне.

- Но когда тебя нет, ко мне идут взрослые, — отвечает Егор. — Раньше сидели бабуси на лавочке, разговаривали, а теперь они куда-то идут, чтобы поговорить, пообщаться: «А кому это нужно?»; «А для кого это вы все делаете?» И так далее...

- Любая профессия дает человеку прекрасные и приятные минуты, но предполагает и черную, тяжелую работу — это те самые невидимые миру слезы, которые есть у актеров, художников, у журналистов, — возражаю я, — почти во всех профессиях это есть.

- Но это внутри одной профессии, — говорит Егор. — А здесь иначе. Когда я только сюда пришел, мне нравилось, что у меня много разных функций. Я должен был загрузить работой мужской цех, писать объявления, принимать заказы, консультировать, оформлять салон. И я с огромным удовольствием все это делал. Но потом, когда функции продавца-администратора стали основными, мне стало трудно работать. Наверное, к тому же накопилась усталость — за три года я ни разу не был в отпуске, это у нас фамильное. Когда ко мне подходит человек, в особенности агрессивно настроенный, я весь внутренне напрягаюсь... Короче говоря, я не получаю удовольствия от споров о моде...

- Видимо, есть какая-то специфика общения именно по этому поводу. Слишком много категоричности, нетерпимости. Каждый считает, что, если это ему не нравится, это должно не нравиться всем.

- Возможно, — говорит Егор,— это происходит оттого, что здесь у нас нет глубоких традиций. Люди еще не поняли, что это такое, что это за земля — мода.

- Есть, видимо, какая-то закономерность в том, что художник-модельер должен абстрагироваться от реальной действительности для творчества, — снова вступает в разговор Вячеслав Михайлович.

Азбука моды

Ты человек эмоциональный, общительный, — говорит Егор, обращаясь к отцу, — а я — другой, понимаешь? То, что ты воспринимаешь так, я воспринимаю по-другому. Я не берусь читать лекции не только потому, что мне еще нечего сказать. Я не боюсь выйти на сцену, но мне это неприятно. Раньше думал, надо переступать через себя, а потом понял, что это не мое. Почему я должен переступать через себя?

Вопрос Егора так и остался без ответа — нам с ним пришлось уйти беседовать в другое место, потому что к Вячеславу Михайловичу самому пришли корреспонденты.

- Знаете, какая странная вещь, — сказал Егор, размышляя, — каждый художник, очевидно, испытывал опьянение от творчества... Но, бывает, это быстро проходит. И люди заземляются, становятся неспособными для взлета... — Он помолчал, а потом добавил: — Пробую рисовать в салоне — не удается. Только вечером и успеваю что-то сделать.

- Разве в ходе консультации вам не приходится делать эскизы?

Не всегда. Но это все же другая работа. Конечно, во мне уже заложен профессиональный опыт, я обладаю определенной информацией, много смотрю, читаю. В творчестве разум как бы не присутствует. Я что-то увидел, что-то услышал, сажусь и рисую именно на эту тему, которая во мне ожила, на основе опыта, который во мне накоплен, требует выхода...

- Когда вы работаете над вещами для коллекции, эскизы вы, конечно, можете делать дома. Но ведь коллекция рождается и в примерках, в цехе...

- Из-за того что вся моя работа проходит в салоне, на примерки я вырываюсь с трудом, иногда мне приходится их пропускать, если в салоне много работы.

- В представлении многих мода создается просто: нарисовали - сшили. Расскажите, пожалуйста, поподробнее, как все-таки рождается модель, которая потом появляется в коллекции на открытии сезона, модель, которая несет новую идею... На подиум выходят шесть манекенщиков или больше — в ваших костюмах...

- Идея приходит по-разному. Иной раз читаешь какую-то книгу, что-то тебя увлекает и под этим впечатлением начинаешь работать. Это мой импульс, он может идти от чего угодно — от музыки, от встречи, от настроения... Я рисую — все, что чувствую, надо передать бумаге. Я рисую много. Показываю эскизы отцу, он отбирает, говорит: «Это ты ухватил, тут перегружено, здесь слишком много острого, уже надоело». Я полностью ему доверяю - для этого и приношу свои эскизы, это повод для общения с ним. Перерабатываю, как он сказал, но это не значит — в точности делаю то, что он просил, просто как бы начинаю видеть его глазами. Он смотрит, подписывает эскизы, после чего вещи будут шить.

Иной раз все происходит иначе - и идея рождается от контакта с людьми. Ко мне приходят молодые ребята, которые раньше одевались только в фирменные вещи, но однажды что-то заказали, что-то сшили, и им понравилось. Это очень интересно — создавать одежду для какого-то конкретного человека. Если вижу, что мой заказчик думает так же, как я, или может так думать, я его склоняю на свою сторону — и тогда он принимает мою идею.

Тогда творчество — не как служба, хотя это тоже часть работы. Я рисую, примеряю на него. И получается вещь неповторимая, в единственном экземпляре, и мне она очень нравится, хотя, после того как она уже получилась, она для меня умирает, мне хочется создать что-то другое. Бывает, что найденное так, случайно, повторялось потом в коллекции, чтобы идея имела развитие, продолжение.

Азбука моды

Я могу повторить, как в прошлый раз, что продолжаю взрослеть и как художник, хотя как художник еще не сложился. Все идет, изменяется и будет меняться постоянно. Я вижу, как меняется мой отец, работа с театром, со спортсменами вносит много нового в его взгляд на моду. Но он все равно уже сделал главное в жизни, даже если бы теперь вдруг захотел и ушел из моды. А я еще не сказал всего. После каждой коллекции чувствую, что чего-то недоделал... Возможно, все еще у меня впереди.

Обычно молодые специалисты, когда работают по распределению, ждут не дождутся, когда эти три года пройдут и они смогут заняться настоящим делом... А мне бы хотелось, чтобы эти три года не кончались. Для меня это не каторга, а огромная школа.

Здесь я вижу плоды своего труда. И это может стать большим делом в жизни.

Тогда, пять лет назад, вы стояли за классический костюм, да, корректно, да, девочки без грима...

- Я все помню, что говорил тогда.

- Изменился ли за эти годы ваш взгляд на эти вещи? Внешне вы очень изменились. Есть ли здесь какой-то поиск своего образа или вы просто играете с модой?

- Что касается меня тогдашнего и меня сегодняшнего, то должен ска-

зать, что мои взгляды сильно изменились. Вполне естественно, время меняет все, иным стал за эти годы и общий взгляд на одежду и на модный образ.

- Вы сами тогда были аккуратно причесанным мальчиком и говорили, что мечтаете о костюме-тройке, и это было полной неожиданностью для Вячеслава Михайловича, он удивился, растерялся даже: «Как это я просмотрел, надо было сшить сыну такой костюм...» А сейчас? Какой стороной повернулась к вам мода?

Азбука моды

Тогда я все же больше находился под его влиянием, хотя меньше с ним работал, — как сын находится под влиянием отца, а не как художник под влиянием художника. Он все время хотел видеть меня аккуратным, а в школе я выделялся своей неряшливостью — в противовес всяким канонам носил волосы, какие не принято, брюки — какие не положено. Отец говорил, что все мы прошли через классику и надо через это пройти. И он прав, он сам к этому вернулся. Это было чисто отцовское влияние, и я в то время хотел быть воспитанным, аккуратным в одежде и мечтал работать в этой области. А сейчас я больше под его влиянием как художника, а не как отца, и в этом он меня обогащает. И та метаморфоза, которая вас так удивила, — я сейчас противник классического костюма, противник, но не нигилист в моде, поймите...

- И как скоро он надоел вам, классический костюм?

- Он надоел мне, как только я его надел. Потому что он сразу стал меня стеснять...

Костюм всегда влияет на манеры — это художники знают. Я в нем чувствовал себя скованно, и потому от него отказался. Но знаю, что все равно в итоге к нему приду. Когда мне настанет столько-то лет, конечно, мне уже нельзя будет появляться одетым в спортивном или навороченном плане...

- Но ведь авангард, к которому вы сейчас пришли, может быть и деловым, и спортивным...

- Видите ли, я раньше говорил скорее так, как в принципе должен думать человек, а сейчас я говорю так, как думаю. Я тогда провозглашал какие-то общие истины и считал, что так оно и есть. А сейчас, в процессе работы, мне открылось громадное многообразие в одежде, в том числе и в мужской, я понял, что нельзя замыкаться, что есть возможность выйти за строго очерченные традицией рамки. То, что я пришел к авангардному стилю, скорее всего влияние времени...

- А может быть, с вами происходит то же, что и со всеми, — устав от одной моды, вы ищете другую? Авангард предлагает разнообразие — в цвете, решениях, конструкциях, функциональности.

- Почти весь авангард, который сейчас создается, основан на народном костюме. Почти каждая форма, которая кажется сейчас новой, уже была когда-то, история костюма подтверждает это. Я стою за более широкое понимание народного костюма. Новое, что сейчас создается, в частности объемы, идет от тех традиций. Все, в чем я себя пробую, можно найти в народном костюме — объемный крой, металлические украшения. Я только против чисто этнографического варианта народного костюма, против узкого понимания.

Азбука моды

Слово «авангард» в моде как бы ругательное, с чем я согласиться не могу. Мне близки позиции футуристов, хотя я вижу и отрицательные стороны этого явления. Нельзя идти вперед, отрицая старое, то, что было сделано до тебя. Отца привлекает романтизм, а мне по душе больше конструктивизм, периоды больших революционных ломок. И хотя говорю порой: «Я против», в душе понимаю, что не так уж я и против. Не могу и не хочу навязывать свой вкус, давать рекомендации другим...

- В последней коллекции у вас были очень интересные костюмы, навеянные революцией, одеждой красноармейцев...

- И ведь это авангард! Мне, например, нравятся проявления мужского стиля в женской одежде, потому что это, по моему мнению, наиболее полно отражает время.

Странное дело, я могу дать характеристику романтического стиля, характеристику классического стиля, а когда пришел к авангардности, то не смог дать определения. Ладно, более острые формы, новые материалы, ладно, космические идеи — это определение давал и Вячеслав Михайлович в своей книге «Такая изменчивая мода», впервые изданной в 1980 году. Я понял, что авангардный стиль — это тот постоянно меняющийся стиль, который еще не сформировался. Он может себя по-разному проявлять. Это то, что трудно охарактеризовать словами, можно только нарисовать. Я сегодня нарисую один: авангард, а завтра совсем другой, а послезавтра - третий, этим он и отличается...

- А потом этот авангард станет классикой... Любопытно. Вы, человек, который работает с модой, вынуждены играть не по своим правилам, а по тем правилам, которые она вам диктует. Создавая моду, вы сами чувствуете на себе влияние, которое не можете сбросить...

- Взять хотя бы ту коллекцию, которую мы сейчас делаем, — продолжает Егор свою мысль. — Допустим, это направление будет развиваться, но где-то года через три я снова возьму для показа и вставлю внутрь коллекции три абсолютно этнографических костюма — это будет совершенно неожиданный авангард. Так, известный модельер Мияки надевает кимоно, нигде ничего не завязывает, и это становится авангардом, хотя для японца это абсолютно обычная одежда.

И все же нужна какая-то точка отсчета. Классический костюм — от него можно идти, искать что-то свое. И мы пока идем от него. Часто художники, не умеющие как следует рисовать, пытаются подражать Пикассо. Но у них все равно не будет той боли, того нерва, которые есть у Пикассо. У нас был период, когда молодежь увлекалась классикой, и это для них тоже был авангард, понимаете? Авангард можно найти и просто на улице, но в любом случае он должен быть выбран сознательно.

- Здесь важнее эстетические критерии...

- Если профессионал делает авангард, у него определенно будут достаточно высокие эстетические критерии. У непрофессионала, который что-то где-то слышал, меньше шансов на удачу...

- Авангард все же очень многое разрушает, в частности строгое регламентирование одежды в соответствии с местом и временем...

- Серый, затертый серый костюм — вот это полное разрушение, это антиэстетично! В моей куртке хоть что-то есть, а там — ничего. Безликость.

- Вы шьете себе сами?

- Шить здесь, в Доме моды, я не могу — дорого. Одеваюсь в готовую одежду, но вношу в нее что-то свое. Я не могу готовую вещь носить. Быть похожим на других не хочу. Меняю детали, придаю иной вид.

- Что еще вас интересует, кроме работы?

- Работа. С Натальей Бондарчук делаю костюмы уже для второй серии «Юность Бэмби» — детского фильма киностудии им. Горького. Очень интересно.

Сделал один цирковой номер, оформил его с балетмейстером, который сейчас работает у нас. Костюмы предложил конструктивистские— это мне близко. Делал костюмы для молодежных музыкальных ансамблей. Люблю эту атмосферу, непринужденную и творческую. Среди взрослых чувствую себя не в своей тарелке.

- Какое из последних явлений в моде вас больше всего интересует?

- Феминизация мужского костюма. Любопытно будет посмотреть, к чему это приведет...

- Да, хорошо бы лет через пять встретиться нам еще раз и подробно обсудить эту тему...